ЗА ЗАНАВЕСОМ
Коллектив уйгурских художниц "Sultan Kizlar" и Интизор Отаниёзова
31 января – 9 февраля, 2025
Групповая выставка
Художницы:
Рашида Дильшад
Назугум Бухтиярова
Юлдус Садик
Руқия Фархадова
Интизор Отаниёзова
Кураторы-режиссёры:
Рамиль Ниязов-Адылджян
Бернара Алишеркизи
Интизор Отаниёзова
Архивные фотографии:
Тео Фрост
Художницы:
Рашида Дильшад
Назугум Бухтиярова
Юлдус Садик
Руқия Фархадова
Интизор Отаниёзова
Кураторы-режиссёры:
Рамиль Ниязов-Адылджян
Бернара Алишеркизи
Интизор Отаниёзова
Архивные фотографии:
Тео Фрост
«За занавесом" — первая персональная выставка молодых уйгурских художниц «Sultan Kizlar» при участии Интизор Отаниёзовой.
«Sultan Kizlar» или «Дочки султана" — это коллектив уйгурских художниц, названный «в честь песни падишаха дутара Абдуррейхима Хейита на стихи Махмута Заита».
Как они говорят:
«По причинам идеологическим, практическим и эстетическим каждая взяла себе псевдоним: Юлдус Садик, Назугум Бахтиярова, Рашида Дильшад, Рукия Фархадова.
Мы жили и живём в разных странах, и есть моменты во взглядах наших, что мы не можем друг другу простить, но есть то, что нас объединяет — мы родились в Казахстане, мы мусульманки. Мы — уйгурки, и это сводит нас с ума.
Почему же мы именно уйгурские художницы, несмотря на то, что у нас есть категории коллективных идентичностей, что нам гораздо дороже: род, умма, Центральная Азия и постсоветский мир?
Потому что если мы не будем уйгурскими художницами, то кто будет? ".
«Sultan Kizlar» или «Дочки султана" — это коллектив уйгурских художниц, названный «в честь песни падишаха дутара Абдуррейхима Хейита на стихи Махмута Заита».
Как они говорят:
«По причинам идеологическим, практическим и эстетическим каждая взяла себе псевдоним: Юлдус Садик, Назугум Бахтиярова, Рашида Дильшад, Рукия Фархадова.
Мы жили и живём в разных странах, и есть моменты во взглядах наших, что мы не можем друг другу простить, но есть то, что нас объединяет — мы родились в Казахстане, мы мусульманки. Мы — уйгурки, и это сводит нас с ума.
Почему же мы именно уйгурские художницы, несмотря на то, что у нас есть категории коллективных идентичностей, что нам гораздо дороже: род, умма, Центральная Азия и постсоветский мир?
Потому что если мы не будем уйгурскими художницами, то кто будет? ".
В работах художниц новые технологии совмещаются с горящей религиозностью, а аллюзии на классиков англоязычной модернистской поэзии соседствуют с грязью постсовестского мира.
Это выставка о том, что находится за занавесом женщины, общества и небытия. Об обратной стороне нормальной жизни и нормальной смерти.
Это выставка о том, что находится за занавесом женщины, общества и небытия. Об обратной стороне нормальной жизни и нормальной смерти.
Смерть мира внутри нас
Начинает выставку работа Руқии Фархадовой «Present. Вместо савана», где художница ведёт воображаемый диалог со своей покойной алматинской бабушкой на занавесе, висящем у входа в выставочное пространство.
Эта работа является одновременно и реди-мейдом, и посланием / речевым актом без адресата (несмотря на очевидность смысла фразы, актом внутренне-герметичный, то есть, данным без понимания, что на самом деле значит эта фраза), и функцией — то есть, тканью, разграничивающей пространство галереи надвое; отделяющий мир «профанного» от мира «сакрального», как рамка в картине, а также, просто напросто, «дверью» в "дом с уйгурскими явлениями", задающей всей выставки определённое настроение.
Эта работа является одновременно и реди-мейдом, и посланием / речевым актом без адресата (несмотря на очевидность смысла фразы, актом внутренне-герметичный, то есть, данным без понимания, что на самом деле значит эта фраза), и функцией — то есть, тканью, разграничивающей пространство галереи надвое; отделяющий мир «профанного» от мира «сакрального», как рамка в картине, а также, просто напросто, «дверью» в "дом с уйгурскими явлениями", задающей всей выставки определённое настроение.
Текст по-уйгурски:
«Когда я умру, придёт человек. Какие у нас старые занавески. Мне будет очень стыдно».
Чёрный җәйнамаз
Следом за Руқиям, за приоткрытой дверью, в своего рода намазхане (кибла учтена), находится работа Юлдус Садик «Чёрный җәйнамаз» [джайнамáз].
С одной стороны, художница прямо пишет о том, что это такая попытка посредством искусства прожить главенствующий тезис суннитского ислама (противоположный суфийскому) о принципиальной непознаваемости Бога, о его нетожждественности всему тому, что мы можем увидеть и помыслить в этом мире.
С другой стороны — не менее прямо она говорит о художественной преемственности инсталляции, то есть, о "Чёрном квадрате" Казимира Малевича. По одной из бесчисленных трактовок, «Чёрный квадрат» является ни чем иным, как началом искусства и, одновременно, его концом, в прямом и переносном смысле. Однако у Юлдус безальтернативность реальности язычника разрушается усилием воли верующего в то, что лежит за пределами его физического, пусть даже и болезненного, тела. По крайней мере, я могу трактовать это так, но работы, на самом деле, всегда открыты и к иным интерпретациям.
С одной стороны, художница прямо пишет о том, что это такая попытка посредством искусства прожить главенствующий тезис суннитского ислама (противоположный суфийскому) о принципиальной непознаваемости Бога, о его нетожждественности всему тому, что мы можем увидеть и помыслить в этом мире.
С другой стороны — не менее прямо она говорит о художественной преемственности инсталляции, то есть, о "Чёрном квадрате" Казимира Малевича. По одной из бесчисленных трактовок, «Чёрный квадрат» является ни чем иным, как началом искусства и, одновременно, его концом, в прямом и переносном смысле. Однако у Юлдус безальтернативность реальности язычника разрушается усилием воли верующего в то, что лежит за пределами его физического, пусть даже и болезненного, тела. По крайней мере, я могу трактовать это так, но работы, на самом деле, всегда открыты и к иным интерпретациям.
Восточная женщина
Текст:
«От Мали до Джакарты, от Газы до Кашгара [на арабском], мы были едины [на фарси], до тех пор, пока не проиграли [на османском]».
Продолжает некоторый диалог с современным искусством постсоветского мира работа Рашиды Дильшад «Восточная женщина», где на обоях красуется огромный текст арабицей на 3 языках: арабском, фарси и османском. Рашида пишет на обратной стороне обоев, как бы за их занавесом. Пишет конкретное (как будто бы) политическое высказывание, манифест, но без конкретного адресата, почти без адресата вообще, потому что этот текст очень сложно прочесть.
Для большинства зрителей — это каллиграфия, почти картина или абстрактный пейзаж, чем отчаянный вопль женщины. Однако это лишь первый смысловой слой.
Второй открывается после прочтения описания работы от Рашиды: «Раньше любой интеллектуал от Марокко до Индонезии мог прочесть это стихотворение. Сейчас я могу перевести его на английский. Но разве это полноценная замена?».
Для большинства зрителей — это каллиграфия, почти картина или абстрактный пейзаж, чем отчаянный вопль женщины. Однако это лишь первый смысловой слой.
Второй открывается после прочтения описания работы от Рашиды: «Раньше любой интеллектуал от Марокко до Индонезии мог прочесть это стихотворение. Сейчас я могу перевести его на английский. Но разве это полноценная замена?».
Натюрморт
- Работа в виде золотого подвешенного стола принадлежит Назугум Бахтияровой и называется: «Натюрморт» (продолжая за Асхатом Ахмедьяровым традицию «казахстанского натюрморта ужаса»). Важно отметить, что к кухонному топорику, пробившему стол насквозь, привязан именно стандарный траурный пояс (часть уйгурского траурного церемониала) и прикована цепь, как это делают нынче на рынках в Синьцзяне. Хотя эта работа кажется наиболее прямолинейной из показанных, именно название раскрывает метафизическую глубину вроде бы очевидного революционного бунта против женской пассивности.
- Натюрморт — классический жанр визуального искусства, в котором внимательное рассмотрение бытовых вещей должно напоминать об их (и жизни) скоротечности. Однако у Назугум то ли вещи изначально уже «мертвы», точнее, разрушены абстрактным царём Мидасом, что малейшим прикосновением оборачивал любой предмет в золото; то ли удар топориком «животворящим» превратил столешницу в золото, недоступное для мужчин в исламе (но разрешённое женщинам, что имеет глубочайшие метафизические корни, а не просто «золото делает мужчин женственными»). Так или иначе, удар насквозь разрушает холст, высвобождая хранящиеся там боль и ненависть.
Скручивание реальности
Почти что под столом, как в любом уйгурском доме, лежит ковёр, а на нём располагается работа художницы Интизор Отаниёзовой «Скручивание реальности». Хотя Интизор не состоит в "основном составе" коллектива, они активно. В данном случае её работу можно считать дополнением экспозиции, заостряющим тему возможности постижения реальности.
Газета, как и фотография — это не истина, а выстроенные в определённый сюжет факты, неважно в Казахстане, США или Гондурасе. Кому принадлежит информация и кто лучше умеет её подать, тот владеет властью в стране или мире. Поэтому жест Интизор как художницы здесь — обнажить эту истину с невозможной позиции, с позиции ребёнка, который не знает, что газеты нужно читать, ведь в них «правда»; не знает, что нельзя говорить, что король-то — голый.
Газета, как и фотография — это не истина, а выстроенные в определённый сюжет факты, неважно в Казахстане, США или Гондурасе. Кому принадлежит информация и кто лучше умеет её подать, тот владеет властью в стране или мире. Поэтому жест Интизор как художницы здесь — обнажить эту истину с невозможной позиции, с позиции ребёнка, который не знает, что газеты нужно читать, ведь в них «правда»; не знает, что нельзя говорить, что король-то — голый.
Автопортрет. В присутствии художниц
Завершающая и единственная инсталляции «Sultan Kizlar», сделанная как коллективное действие - 4 манекена, скрывающиеся за шторами в темноте. Они покрыты, согласно исламской догматике, и одеты в настоящие личные украшения художниц. Это не высказывание о тиражируемости художника-творца в эпоху технической воспроизводимости, это попытка оживить материю, соприкоснуться со зрителем на каком-то ином уровне, невербальном и даже не физическом.
"Sultan Kizlar": «Смерть мира внутри нас не врёт, и как уйгурки мы ближе к ней, чем многие, и это требует от нас нового искусства, состоящего из современных медиумов и средневековых чувств: сложной смеси благородства, жестокости и эмпатии».
